– Бэль. Эс лё дьябль ки сэт эн карнэ ан эль, мать вашу, – читал с листка Палыч. – Пур дэтурнэ мэ зьё дю дьё этэрнэль. Нет, – покачал он головой, – давай лучше русскую версию, то я язык сломаю, а он, – Палыч кивнул на Кирилла, – так подавно.

– Я смагу! – с улыбкой ответил парень.

Прошло уже два месяца нового года. Ни горздрав, ни сучка голоса не подавали. Ирина Алексеевна считала это затишьем перед бурей. Но дело шло к весне, а там и празднику восьмого марта. С Палычем мы решили поздравить наших дам песней. Выбор пал на композицию из мюзикла «Собор парижской богоматери» «Belle». Решено было, что партию Феба буду исполнять я, партию Фроло исполнит Палыч, а на роль Квазимодо взяли Кирилла. Кирилл был моим подопечным. Как и многие здесь он страдал синдромом Дауна и был прикован к инвалидной коляске. Но это не мешало ему быть оптимистом. К тому же, из всех мужчин нашего отделения, он говорил отчетливей всех. Хоть и с дефектами речи. Поэтому, когда мы ему предложили нам помочь, он без раздумий воскликнул: «Дя!».

– Хорошо, берем русскую версию, – я выдал коллегам листки с русским текстом.

– Вот, другое дело! – воодушевился Палыч. Он, как и обещал, бросил пить. Но оттенок былых запоев остался на лице. Поэтому, натянув на себя балахон из технической ткани, стал вылитым средневековым священником.

Пошли репетиции. В основном, мы репетировали в мой выходной. На следующий день после смены я приезжал в приют, и мы репетировали. Марина донимала расспросами, куда это я пропадаю. Отговорка была стандартная: «Сюрприз».

Сюрприз был запланирован на седьмое число. Смена как раз была наша, но пришли и Вадим с Костей, и наши сменщицы. Все собрались в общей комнате. Даже Ирину Алексеевну пригласили. Если быть точным, из-за неё переносили наше выступление. Так как праздник, во всех отделениях небольшие корпоративы.

– Начинаем? – спросил я у Кости, заглянувшего в комнату отдыха. Марину мы с трудом выгнали отсюда и превратили нашу комнату в гримерку.

– Сережа! – восхищенно произнес Костя. – Ты такой мужественный в этих доспехах!

– Ага, мерси за камплиман! – ответил я. Феб – командир городской стражи, поэтому свой костюм я мастерил из папье-маше. На настоящие доспехи денег нет. Так что, подобрав свитер, вязка которого хоть отдаленно напоминает кольчугу, и, смастерив наплечники со шлемом, я создал хоть и корявый, но все, же образ рыцаря. Образ Квазимодо создали быстро. Достали старый мешок из-под картошки, постирали его, вырезали отверстия для головы и рук и все, образ готов. Про священника я уже говорил. Для полноты образа, Палыч нацепил на шею бутафорский крест с нарисованным шариковой ручкой распятьем.

– Да можете выходить, – произнес Костя, еще раз окинул меня восхищенным взглядом и вышел.

– За мной! – бодро произнес я, направившись к выходу.

* * *

В общей комнате собрались все наши подопечные и некоторые гости. Пришли даже наши поварихи.

В роли конферансье был Вадим. Он даже нацепил бабочку, поверх футболки.

– Композиция «Belle»! – произнес он. – Исполняют: Кирилл, Палыч и Серега! Исполняется впервые, поэтому строго не судите!

Конферансье от бога, что ни говори. Мы вышли в центр, нам зааплодировали. Пока играло вступление, все дамы перешептывались, осматривая нас. Особенно поварихи. Видимо, обсуждали наши наряды. Бабы, что с них возьмешь?

– Свет азярил маю бальную душу . Hеть, твай пакай я стрястью не нарушу! – Кирилл старался попадать в ноты, и это иногда у него даже получалось. Мы же с Палычем, как и отрепетировали, стояли немного позади, – Бред. Палнячный бредь терзяеть сердце мне апять. О, Эсмеряльдя, я пасмел тебя желять! – Кирилл протянул руки к небесам, как и планировалось. Если бы не коляска, он бы упал наземь, на колени. – Май тяжкий кресть – урадствя вечняя печять. Я састрадянье за любавь гатав принять. Hеть, горбун атверженный с праклятьем на челе. Я никагдя не буду счястлив на земле. И пасле смерти мне не абрести пакай. Я душу дьявалу прадям за начь с табай!

После последней фазы он быстро откатился назад и в центр вышел Палыч.

– Рай. Обещают рай твои объятья, – Палыч потянул руки к нашим дамам, натужно потянув свою партию. – Дай мне надежду. О, мое проклятье. Знай, греховных мыслей мне сладка слепая власть, безумец – прежде я не знал, что значит страсть. Распутной девкой, словно бесом одержим, – на высокой ноте, Палыч сорвал с груди крест и поднял руки к небесам. Он так сильно вжился в образ, что картонный крестик не выдержал накала безумной страсти священника. – Цыганка дерзкая мою сгубила жизнь. Жаль. Судьбы насмешкою я в рясу облачен, на муки адские навеки обречен. И после смерти мне не обрести покой. Я душу дьяволу продам за ночь с тобой, – развалившись на части, крест упал под ноги Палыча, но тот этого не заметил и просто отошел назад, уступаю импровизированную сцену мне.

– Сон. Светлый, счастья сон мой, Эсмеральда, – я хоть и не Антон Макарский, но в своем исполнение старался подражать ему. – Стон, грешной страсти стон мой, Эсмеральда. Он сорвался с губ и покатился камнем вниз. Разбилось сердце белокурой Флёp-де-Лиз.

И тут произошло то, чего никто не ожидал. В отделении вошла сучка с другом Ирины Алексеевны. Ну, е-мое!

– Святая дева ты не в силах мне помочь, – стараясь боковым зрением следить за этой сучкой, я продолжил пение. – Любви запретной не дано мне превозмочь. Стой. Hе покидай меня безумная мечта. В раба мужчину превращает красота.

– Присаживайтесь, Оксана Леонидовна, – стараясь говорить тихо, Михаил Степанович, усаживал сучку в первый ряд.

– И после смерти мне не обрести покой. Я душу дьяволу продам за ночь с тобой.

Мои коллеги с нескрываемой ненавистью смотрели на неё. История про попытку вывести Катю из приюта облетела весь приют и даже обросла новыми подробностями. К примеру, санитарки с отделения в другом крыле утверждали, что вилы оказались в руках у сучки, а Марина, можно сказать, грудью на них бросилась.

Нашим подопечным было плевать на неё. Только Антон при виде сучки, сильнее сжал руку Кати. Сегодня всех лежачих выкатили в общую комнату на каталках.

Проигрыш доигрывал, и мы втроем стояли в центре.

– И днем и ночью лишь она передо мной, – заголосили мы в три глотки. Коряво, конечно, но что поделаешь. – И не Мадонне я молюсь, а ей одной. Стой. Не покидай меня безумная мечта. В раба мужчину превращает красота. И после смерти мне не обрести покой. Я душу дьяволу продам за ночь с тобой. За ночь с тобой.

После последней фразы мы медленно поклонились. Зал взорвался аплодисментами. Даже сучка сдержано похлопала в ладони.

Пока сучка, Михаил Степанович и Ирина Алексеевна тихо разговаривали в сторонке, мы сели за праздничный стол. На стол скидывались только я, Марина, Палыч и Вадим с Костей, но гостей не выгоняли. К тому же поварихи принесли торт «Наполеон», а наши старушки печенье собственного изготовления. Наши подопечные радостно наминали печенье, пирожные и конфеты. Блин, ползарплаты ушло на этот стол! Но праздники у наших подопечных редки. На новый год праздник обошелся нам дешевле, так как городские власти вспомнили об инвалидах, и выделил подарки. Как в детских садах, конфеты в ярких пакетах. Скудно, но и на том спасибо, они были рады.

– Присаживайтесь, Оксана Леонидовна, – снова лебезя, произнес Михаил Степович, усаживая сучку возле меня.

– Сдержанней, пожалуйста, – наклонившись ко мне, прошептала Ирина Алексеевна. Я так ничего и не понял. Просто оказался между Мариной справа, и сучкой слева. Зачем?! Зачем было садить её за стол?! За наш стол?! Марина все поглядывала на сучку недобрым взглядом. Мне и самому было неуютно в её копании. Не то, чтобы меня коробило, просто она меня бесила. Встать и уйти я не мог. Пришлось сидеть.

– Вот, пожалуйста, угощайтесь! – Михаил Степанович, который сидел слева от сучки, все обхаживал её. Спят они, что ли?

– А вы неплохо пели, – повернувшись ко мне, произнесла сучка. Марина при этом вцепилась в мою руку. Если бы не свитер и халат, то её маникюр, который она вытачивала прошлым вечером, разодрал мне кожу.

– Спасибо, – ответил я, посмотрев на неё. Удивительно, но сегодня она выглядела лучше, чем в прошлый раз. Количество косметики уменьшилось, и она была не такой страшной. Я бы даже сказал, симпатичной. Вот только… то отвращение, с которым она говорила тогда про Катю и Антона, и вообще про наших подопечных. В общем, я не сдержался.

– Знаете, вы мне напоминаете одну актрису, – произнес я ей.

– Да? – удивилась она. Марина странно уставилась на меня.

– Ага, – говорю я, жуя пирожное.

– И на кого, если не секрет? – спрашивает сучка.

– Имени не помню, но видел в одном порнофильме, – спокойно продолжил я. Марина и Михаил Степанович синхронно поперхнулись соком. А нечего уши развешивать.

– Там актриса, похожая на вас, ну прям копия вы, играла секретаршу. Вот в таких же очках, как у вас. Она там сидела, на печатной машинке работала, пока её шеф в кабинет не вызвал. Ну а там… – я не стал развивать тему.

Наступило неловкое молчание.

– Благодарю, – с улыбкой произнесла сучка.

– Что? – недоуменно переспросил я.

– Мне лестно, что вы сравнили меня с актрисой… оригинального жанра, – ответила сучка.

– Конечно, он же считай на тебя дрочил, – с набитым ртом тихо произнесла Марина, но сучка её не слышала.

– Я думал, её это взбесит, – тихо прошептал я Марине.

– Вы что-то сказали? – спросила сучка.

– Нет, ничего, – произнес я. Снова наступило неловкое молчание. Сучка ела тортик, уминала Бонапарта за обе щеки. Халява легко в глотку лезет.

– Ужас, – произнесла сучка, оглядывая наших подопечных.

– На себя посмотри, овца, – тихо произнесла Марина, но сучка снова её не слышала.

– В чем же заключается ужас? – спросил я.

– Они же все одинаковые, все на одно лицо. Фабрика уродцев, – с уже знакомым презрением в голосе произнесла сучка.

Марина закипела и готова была взорваться. Я сжал её руку, чтобы она не вспылила, а то еще до кровопролития дойдет. Вил тут нет, но и простая вилка серьезное оружие.

– Так только кажется, – пояснил я, – все потому, что у многих из них один диагноз: синдром Дауна. При этом люди внешне схожи, но отнюдь не одинаковы. Они разные, можно сказать, уникальные.

Сучка повернулась ко мне и странно на меня посмотрела. Я посмотрел на неё. Искра, буря, а не пошла бы ты куда подальше?!

– Эта вям! – радостно произнес Кирилл, подкатив на своей коляске к сучке и протянув растение в горшочке. Это был апельсин, который он посадил год назад. Все это время он ухаживал за растением. Оно небольшое, так как горшочек маленький. И, вряд ли, когда-нибудь даст плоды, но для Кирилла это растение имело большое значение. В приюте нельзя держать животных, но растения не запрещены, так что для парня это был как любимец. И он подарил растение сучке! Как так?! Неужели она ему нравится? Конечно, выбор дамы сердца в приюте не велик, но сучка!

– Благодарю, – сдержано, произнесла сучка. Кирилл, улыбаясь, покатил к другому столу.

– Что же, – вертя в руках горшочек с апельсином, – пойдемте, Михаил Степанович, не будем портить людям праздник.

Они встали из-за стола.

– Всего доброго! – с наигранной улыбкой, произнесла Марина.

– И вам, – сдержанно ответил сучка, и направилась к выходу.

– Вы забыли! – я протянул ей горшочек, который она оставила на столе. Нехотя, сучка его взяла. Кирилл уже ехал назад к нам, с полной тарелкой сладостей. Увидев сучку, он заулыбался и помахал рукой. Та даже не отреагировала. Она просто прошла мимо. И пусть бы себе шла, но то, что она сделала в следующий момент, взбесило меня. Возле того места, где остановился Кирилл стояла корзина для мусора. Она, не обращая никакого внимания на парня, на его глазах выбросила в урну горшочек. Кирилл провел её взглядом, и посмотрел на урну, при этом, не переставая улыбаться.

– Она офигела?! – со злобой произнесла Марина, поднимаясь. Я подскочил тоже.

– Аллё, подруга! – Марина закричала вслед сучке, но та уже выходила из отделения и не слышала её. – Я тебе сейчас хребет в трех местах переломаю, коза ты дранная!

Она кинулась за ней, я за Мариной.

– Стой! – я схватил Марину за руку.

– Отпусти! – вырывалась девушка. – Я сейчас ей накостыляю! Она цветок Кирилла выкинула, сучка!

– Вообще-то, её фамилия Сучкова, – спокойно произнесла подошедшая Ирина Алексеевна. Её спокойный тон поумерил пыл Марины. Да и я уже стал остывать. Ну, побьет Марина сучку и что? Кстати, не факт, что побьет, сучка выше Марины, так что у неё преимущество.

– И мы её вот так просто… – Марина недоуменно показала в сторону коридора.

– А что нам остается? – спросила Ирина Алексеевна. Все присутствующие, и подопечные, и коллеги, затихли и наблюдали за нами.

Марина замолчала, подошла к урне, достала оттуда горшочек и протянула его Кириллу. Парень так и продолжал улыбаться.